«ДОРОГА НАВСТРЕЧУ ВЕЧЕРНЕМУ СОЛНЦУ»
сборник рассказов Ольги Коваленко-Левонович
10 апреля 2025
Краеведческий фонд Центральной районной библиотеки пополнился замечательным сборником рассказов Ольги Михайловны Коваленко-Левонович «Дорога навстречу вечернему солнцу». Часть экземпляров нам подарена, за что мы автору очень благодарны! В книге – зарисовки, рассказы и повести о реалиях нашей жизни. С юмором и любовью автор пишет о деревенской жизни забайкальской глубинки. Повествование пронизывает тема непростой дороги к храму, православной вере. Герои преодолевают испытания, не теряя добрых человеческих качеств. Предлагаем для прочтения два рассказа из этого издания: «Зимние самоцветы» и «Сан Сеич».
сборник рассказов Ольги Коваленко-Левонович
10 апреля 2025
Краеведческий фонд Центральной районной библиотеки пополнился замечательным сборником рассказов Ольги Михайловны Коваленко-Левонович «Дорога навстречу вечернему солнцу». Часть экземпляров нам подарена, за что мы автору очень благодарны! В книге – зарисовки, рассказы и повести о реалиях нашей жизни. С юмором и любовью автор пишет о деревенской жизни забайкальской глубинки. Повествование пронизывает тема непростой дороги к храму, православной вере. Герои преодолевают испытания, не теряя добрых человеческих качеств. Предлагаем для прочтения два рассказа из этого издания: «Зимние самоцветы» и «Сан Сеич».Зимние самоцветы
В детстве у меня была книжка о том, как два мальчика искали сокровища. И картинка в ней: пещера, а там – самоцветы! Сияние от них, блеск, горят всеми цветами радуги…
«Вот она, настоящая красота!» – думала я тогда. А с годами поняла, что красота может быть в самом неприметном: льдинке, ракушке, радужном переливе крыла бабочки…
– Пойдем, Аленка, сокровища искать, – говорю я второкласснице дочке.
– Пойдем! – радуется она, – А куда?
– В лес, зимний лес, – отвечаю я, и мы с Аленкой отправляемся на прогулку…
Вот некоторые из наших драгоценных находок.
«Вот она, настоящая красота!» – думала я тогда. А с годами поняла, что красота может быть в самом неприметном: льдинке, ракушке, радужном переливе крыла бабочки…
– Пойдем, Аленка, сокровища искать, – говорю я второкласснице дочке.
– Пойдем! – радуется она, – А куда?
– В лес, зимний лес, – отвечаю я, и мы с Аленкой отправляемся на прогулку…
Вот некоторые из наших драгоценных находок.
*****
Лед на речушке Смолке отливает желтизной. Он лаково поблескивает, в нем отражаются березки, что стоят, сгрудившись, в низине. Это – барышни в бело - розовых платьях, что пришли на бал и отражаются в сверкающем паркете.
*****
Вдоль берега лед матовый, усыпан, будто солью, мелкими и крупными кристаллами инея. По нему распластались причудливые снежные перья. Они то собираются в тончайшей работы кружевные воланы, то изгибаются нитями стеклянной новогодней мишуры.
*****
На песчаном откосе желтеет ноздреватый хрупкий снег. Он лежит волнами, припорошен золотистой пылью, и кажется, что это не снег, а застывшая пена.
*****
Сосны на взгорке – крепкие, тяжелые. Издали они похожи на неровные пирамидки с тупой верхушкой. Эти закаленные сосны мужественно стоял на самом краю откоса, и уверенность, спокойствие исходит от их могучих корней и неровных стволов. Ветки – что огромные медные щетки с перевернутой вверх густой щетиной. На одних соснах иглы светло-зеленые, короткие, на других – длинные, с голубовато-изумрудным оттенком…
*****
Рядом с богатырскими соснами тонкие березки кажутся еще более хрупкими и беззащитными. Они толпятся боязливыми кучками, не приближаются к обрывистому краю. Мы заглянули в дупло одной березы. Там оказался лед, необычайно чистый и прозрачный, как слеза.
*****
Снег в лесу расчерчен на неровные полосы – темно-голубые и ослепительно-желтые. Замшелые пеньки горбятся в лесу, словно бездомные кошки. На спину толстой скрюченной березы накинут короткий плюшевый плащ из мха лягушачьего желто-зеленого цвета с коричневыми крапинками…
*****
На опушке доживает свой век трухлявая береза, снизу доверху облепленная грибами-трутовиками. Внизу они сидят густо, белыми ракушками. Повыше – разбегаются по всей березе, похожи на пластинчатые половинки сухих рыжиков. На самой макушке превратились в неровные кусочки черного бархата.
*****
Открытое, слепящее солнцем пространство. Белое полотно, на которое «не ступала нога человека», а только чуть видны машинные колеи, доверху заметенные снегом. Мы идем, и наст ломается с вафельным хрустом. Кусочки его, плотные сверху, с изнанки усыпаны пушистыми кристаллами, колючими и сладкими на вкус.
*****
Аленка напоминает: а черное гнездо? А ступеньки из корней? А макушки моховинок, торчащие из снега, похожие на крошечный лес? А как кубарем скатились с горки в обнимку с кусачим Бимкой?
…Да, когда на обратном пути перешли Смолку, увидели на берегу сухие веточки полыни, в бубенчиках семян, снизу доверху опушенные инеем. Красота.
…Да, когда на обратном пути перешли Смолку, увидели на берегу сухие веточки полыни, в бубенчиках семян, снизу доверху опушенные инеем. Красота.
Сан Сеич
Дети зовут его Сан Сеичем. Хотя на самом деле он – Александр Алексеевич. Дети любят сглаживать языковые углы. А имена бывают – язык сломаешь. Что до внешности, то я знала одного врача, по прозвищу «Угрюмый слон». Сан Сеич из той же породы. Невысокий, плотно сбитый, чуть сутулый, с большими лепешками ушей и обвислым носом, с мешками под маленькими печальными глазами.
Оба, и врач, и Сан Сеич – в халатах. Только первый в халате снежно-белом, из-под которого торчат черные, со стрелочками, брюки и дорогие кожаные туфли. Второй – в халате сером, штаны мешковаты, а башмаки невесть какого цвета, вечно обсыпаны опилками.
Сан Сеич – учитель труда. Скипидарный дух сопровождает его, как облако. Скипидаром и лаком пропах класс с ученическими верстаками. Между окнами в классе развешаны разноцветные таблицы, вдоль стены – стеллажи с инструментами. Напильники белеют самодельными ручками. Вровень с подоконниками тянутся полки, где дети хранят незаконченные работы. Сан Сеич потом выберет из готовых изделий – что на продажу, что – на выставку, остальное раздаст авторам: авось, в хозяйстве сгодится.
Журнал и планы у Сан Сеича всегда в полном порядке. Но он, человек увлекающийся, сам себе программа. То с детьми скамеечки сколачивает, то на стареньком станке вытачивает матрешки и солонки, то жестяными работами займется. И всегда его «заносит». Например, затеет доски разделочные мастерить – перепробует делать их различной конфигурации. Картонные шаблоны складывает в папку, до следующей «доскомании». А из другой папки бережно достаются рисунки и копировальная бумага.
Целый месяц в это время не выветривается из мастерской запах жженого дерева. Это трудятся под детскими руками два выжигателя, выводится контур рисунка, а после – узор по краю доски. Плывут слабые запахи акварели и гуаши. Просохшие дощечки покрываются олифой или нитролаком. От пахучего запаха щиплет глаза, и работать приходится или при открытых дверях, или вообще на улице. Но это один из самых прекрасных моментов в работе: краски под лаком мгновенно меняются, становятся яркими, насыщенными. Сквозь акварель проступает «текстура дерева», по-новому оживают нарисованные листья и цветы… Готовые доски лежат на уличном столе, на лавке под окном и веселят глаз. Все рады, а учитель рассматривает работы придирчиво-внимательно, но видно, что доволен.
В другой раз Сан Сеич идет с учениками на берег реки, собирать причудливые коряги.
– Зачем? – искренне недоумевает директриса, – Надо деньги самим зарабатывать. На инструменты, лак, материалы. Жестяные совки и дощечки можно продать, деревянные ложки, солонки, с грехом пополам, тоже. А корешки, даже отшлифованные и покрытые лаком, кому нужны?! Надо делать швабры, вешалки, противни и так далее.
…Дети носятся по берегу, выискивают в куче плавника заковыристые коряжки-загогулины, и – счастливы. Старый учитель тоже счастлив. Он вдыхает запах тины, осоки и речной сырости, смотрит на россыпь голышей у воды, на небо. И глаза его – то цвета свинцового осеннего неба, то – синей речной воды.
Он думает о том, что через год-два на его место придет молодой учитель труда. И кто знает, что будет… Может быть, загогулины, что лежат на верхнем стеллаже и на шкафу, полетят в печку. Старенькие выжигатели немедленно перегорят от обиды за небрежное обращение. Школьная мастерская будет штамповать безликие, одинаковые кухонные доски и прочую утварь, готовить к продаже исключительно покупаемые вещи.
И никто из детей не замрет мечтательно над рисунком бабочки: «Сан Сеич, можно я ее на свою досточку переведу?» … Пусть! Но из этих вот детей когда-нибудь вырастет такой Учитель, каким он и должен быть. Они не смогут забыть то, чему учил их старый трудовик.
…Шумит река, и детские крики – как всполохи над темной водой.
Оба, и врач, и Сан Сеич – в халатах. Только первый в халате снежно-белом, из-под которого торчат черные, со стрелочками, брюки и дорогие кожаные туфли. Второй – в халате сером, штаны мешковаты, а башмаки невесть какого цвета, вечно обсыпаны опилками.
Сан Сеич – учитель труда. Скипидарный дух сопровождает его, как облако. Скипидаром и лаком пропах класс с ученическими верстаками. Между окнами в классе развешаны разноцветные таблицы, вдоль стены – стеллажи с инструментами. Напильники белеют самодельными ручками. Вровень с подоконниками тянутся полки, где дети хранят незаконченные работы. Сан Сеич потом выберет из готовых изделий – что на продажу, что – на выставку, остальное раздаст авторам: авось, в хозяйстве сгодится.
Журнал и планы у Сан Сеича всегда в полном порядке. Но он, человек увлекающийся, сам себе программа. То с детьми скамеечки сколачивает, то на стареньком станке вытачивает матрешки и солонки, то жестяными работами займется. И всегда его «заносит». Например, затеет доски разделочные мастерить – перепробует делать их различной конфигурации. Картонные шаблоны складывает в папку, до следующей «доскомании». А из другой папки бережно достаются рисунки и копировальная бумага.
Целый месяц в это время не выветривается из мастерской запах жженого дерева. Это трудятся под детскими руками два выжигателя, выводится контур рисунка, а после – узор по краю доски. Плывут слабые запахи акварели и гуаши. Просохшие дощечки покрываются олифой или нитролаком. От пахучего запаха щиплет глаза, и работать приходится или при открытых дверях, или вообще на улице. Но это один из самых прекрасных моментов в работе: краски под лаком мгновенно меняются, становятся яркими, насыщенными. Сквозь акварель проступает «текстура дерева», по-новому оживают нарисованные листья и цветы… Готовые доски лежат на уличном столе, на лавке под окном и веселят глаз. Все рады, а учитель рассматривает работы придирчиво-внимательно, но видно, что доволен.
В другой раз Сан Сеич идет с учениками на берег реки, собирать причудливые коряги.
– Зачем? – искренне недоумевает директриса, – Надо деньги самим зарабатывать. На инструменты, лак, материалы. Жестяные совки и дощечки можно продать, деревянные ложки, солонки, с грехом пополам, тоже. А корешки, даже отшлифованные и покрытые лаком, кому нужны?! Надо делать швабры, вешалки, противни и так далее.
…Дети носятся по берегу, выискивают в куче плавника заковыристые коряжки-загогулины, и – счастливы. Старый учитель тоже счастлив. Он вдыхает запах тины, осоки и речной сырости, смотрит на россыпь голышей у воды, на небо. И глаза его – то цвета свинцового осеннего неба, то – синей речной воды.
Он думает о том, что через год-два на его место придет молодой учитель труда. И кто знает, что будет… Может быть, загогулины, что лежат на верхнем стеллаже и на шкафу, полетят в печку. Старенькие выжигатели немедленно перегорят от обиды за небрежное обращение. Школьная мастерская будет штамповать безликие, одинаковые кухонные доски и прочую утварь, готовить к продаже исключительно покупаемые вещи.
И никто из детей не замрет мечтательно над рисунком бабочки: «Сан Сеич, можно я ее на свою досточку переведу?» … Пусть! Но из этих вот детей когда-нибудь вырастет такой Учитель, каким он и должен быть. Они не смогут забыть то, чему учил их старый трудовик.
…Шумит река, и детские крики – как всполохи над темной водой.